— Медведь! Мама, там медведь!

— О Боже мой, да успокойся ты, — послышался мужской голос, а за ним женское кудахтанье. Леонард довольно захихикал и, прижавшись ухом к холодному металлу дверной рамы, слушал, как мальчик продолжал кричать: «Медведь! Медведь!»; потом послышался звук ключа, вставляемого в замочную скважину, дверь открылась, закрылась, и наступила тишина. Леонард еще раз хихикнул, взгромоздился обратно на кровать и закрыл глаза, намереваясь немного вздремнуть.

Проснувшись минут через пятнадцать, он не очень расстроился из-за появившихся на руках черных жестких волос: его слишком потрясли ногти, ставшие вдруг длинными загнутыми когтями. Но он тотчас забыл о ногтях, когда увидел, что его тело — тоже покрывшееся жесткими темными волосами увеличилось в размерах раза в три, разорвав при этом всю одежду. А больше всего его огорчило, что он видел свой нос. Не ту маленькую розовую шишку, которую он называл носом и мог видеть раньше, только сведя глаза к переносице. Нет, теперь он действительно видел свой нос, который настолько выдавался вперед, что без проблем попадал в поле зрения. И он тоже был черный. И влажный.

Когда Леонард набрался храбрости и взглянул наконец на себя в зеркало, он увидел, что сумма слагаемых и вправду равняется целому. Он превратился в медведя. В медведя, не лишенного приятности, хорошо сложенного, с красивой лоснящейся шерстью, однако не имеющего абсолютно никаких перспектив в компании «Бентсон».

К счастью, у Леонарда были способности не только к адаптации, но и к логическому мышлению, и ему понадобилось всего лишь десять минут медвежьего рева, чтобы догадаться, что мальчик в коридоре имел некоторое отношение к случившейся метаморфозе. Невероятно, но факт: этот мелкий придурок назвал его медведем, и он действительно стал медведем. И теперь Леонард должен был…

НАЙТИ МАЛЬЧИКА Это была тяжелая, неповоротливая мысль, совсем непохожая на те острые и быстрые, которыми он всегда отличался; и он с ужасом понял, что эта мысль родилась в тяжелых, неповоротливых медвежьих мозгах, которые постепенно вытесняли его собственные.

«НАЙТИ МАЛЬЧИКА» — снова потребовал его мозг, и он с интересом задумался, что сделает с этим мальчиком, если действительно его найдет: будет просить превратить его обратно или просто съест.

Его медвежье тело, с трудом реагируя на приказы человеческого разума, неуклюже прошлепало по направлению к двери. У Леонарда хватило ума лапой подцепить с кровати желтый галстук и набросить его на свою толстую шею. Он очень надеялся, что никто не будет стрелять в медведя в ярком галстуке.

НАЙТИ МАЛЬЧИКА Открыть дверь оказалось нелегкой задачей, но Леонарду все-таки удалось это сделать, вставив свой узконосый ботинок фирмы «Флорсхайм» между дверью и дверным косяком, потому что с этим чертовым ключом, он знал, ему не справиться. В эту минуту где-то поблизости в коридоре открылась дверь, и из комнаты вышел мужчина.

— Можно я пойду с тобой, папа?

— Да я быстро, только схожу за льдом. Оставайся с мамой.

— Совсем один?

— Ну, мама же рядом, в ванной… Дверь закрылась, и мужчина пошел по коридору в противоположном направлении. МАЛЬЧИК Леонард вывалился в коридор на всех четырех лапах, чувствуя, как способность рассуждать постепенно оставляет его, думая только о том, что он должен найти мальчика, и не думая, что делать с ним дальше. Он присел на задние лапы перед дверью, из которой только что вышел мужчина, и стал скрести ее длинными когтями передних лап.

— Томми, посмотри, кто там! — послышался голос изнутри. Леонард поскребся еще раз, услышал глухие удары и догадался, что мальчик подпрыгивает, пытаясь дотянуться до дверного глазка.

— Томми?

— А?

— Ну, кто там?

— Не знаааю… — отвечал Томми, очевидно, боясь открыть дверь. Просто какой-то человек…

Леонард почувствовал, что внутри у него что-то съеживается, а неуклюжие медвежьи мысли начинают блекнуть, уступая место его собственным ясным представлениям.

«Просто какой-то человек…»

«Благослови тебя Господь, маленькая скотина», — думал Леонард, шлепая обратно к двери своей комнаты, чувствуя, что становится все тоньше и тоньше, с наслаждением ощущая холодный воздух нетопленого коридора на своей быстро оголяющейся коже, и — что самое приятное — видя, как его нос постепенно исчезает из поля зрения.

Ввалившись в комнату, он убедился, взглянув в зеркало, что он больше не медведь, а человек, причем абсолютно голый. Он снова подумал: «Храни тебя Господь, маленький таинственный ублюдок, а уж я постараюсь впредь держаться от тебя подальше.»

— О, Леонард, мальчик мой, — стонала Лиза, та самая женщина, с которой он познакомился в баре, — ты просто нечто.

Это был обычный любовный лепет, но сегодня приятно было слышать и такую ерунду, и он улыбался, думая, что еще немного, и ему пришлось бы заниматься этим делом на глазах у публики в зоопарке. Этот ребенок, проклятый таинственный ребенок. Господи, если бы он не сказал тогда своей мамаше, что там «какой-то человек…».

— Мальчик мой, о Боже…

Он почувствовал ее конвульсии и ускорил движения. Наконец последние содрогания, и она в изнеможении склонилась к его голове.

— Это было потрясающе. Ты просто настоящий племенной бык! — сказала она охрипшим голосом, и в следующее мгновение он понял, что виной всему был отнюдь не мальчик.

Пытаясь вызволить кончик своего правого рога, попавший в левую сережку Лизы, и слыша, как кровать трещит под тяжестью его веса, Леонард подумал, не слишком ли далеко он зашел в своем умении приспосабливаться.

Джон Л. Бирн

Ноктюрн

Первое чудо случилось в понедельник, когда Эдельмен вошел в лифт, чтобы ехать вниз. Лифт подошел, дверцы раскрылись, и там, прислонившись спиной к дальней стенке, стояла она. Она. Он едва не лишился чувств. Он в первый раз видел ее вот так: во плоти, совсем близко. На мгновение он подумал, что ему это только кажется. Что к нему снова вернулись галлюцинации — его проклятие, которое терзало его столько лет, пока он все-таки не обратился к психологу.

На ней были длинные шорты из обрезанных джинсов, скромная кофточка с завязками на спине и стоптанные спортивные туфли. Ее каштановые волосы выбивались в чудесном художественном беспорядке из-под ярко-оранжевой банданы. Она была не накрашена, но Эдельмен узнал ее сразу. В первый раз он увидел это лицо на обложках «Космополитен» и «Вог». Около трех лет назад. Одна стена в его трехкомнатной квартире представляла собой настоящий иконостас из ее фотографий — место благоговейного поклонения этим темным глазам, этим полным губам, как будто припухшим от поцелуев. Она была героиней его самых темных и сокровенных фантазий — тех, о которых ты не расскажешь даже самым близким друзьям.

— Доброе утро, — сказала она, когда Эдельмен вошел в кабину. Без помады ее губы казались уже не такими пухлыми. У нее были красивые, ослепительно белые зубы и добрая искренняя улыбка.

— Доброе утро, — выдавил Эдельмен, борясь с нервным приступом тошноты. Его сердце билось так сильно, что он почти и не сомневался, что она тоже слышит его бешеные удары в тесном пространстве кабины.

Больше они не сказали друг другу ни слова. Когда лифт приехал на первый этаж, Эдельмен посторонился, чтобы она вышла первой. Она опять улыбнулась ему, сказала: "До свидания" и направилась к выходу из подъезда решительной, почти по-мужски целеустремленной походкой.

Эдельмен пошел следом за ней на непослушных, как будто ватных ногах. Кровь по-прежнему стучала в висках. Рейчел МакНиколь! В его доме! В восемь утра, в такой небрежной «домашней» одежде… вряд ли она здесь в гостях. Эдельмен вышел на улицу и окунулся в липкую августовскую жару.

Рейчел МакНиколь! Эдельмен хорошо помнил тот день, когда он узнал ее имя. Он часто видел ее фотографии в каталогах одежды, сложенных у почтовых ящиков в холле, — в тех самых журналах мод, где снимаются красивые женщины без имен. Стройные крепкие тела. Гордые надменные лица. Именно такие лица, к которым Эдельмен всегда испытывал смешанное чувство жуткой любви и щемящей ненависти. Тела и лица, которые были недостижимы и к которым его влекло так отчаянно и надрывно. Высокомерные, замкнутые и холодные, они дразнили его… они насмехались над ним своей совершенной красотой, отчужденностью и запредельной неприкосновенностью.